Эксклюзив в «Драйве»: всё лучшее от Spyro Gyra

Так что же это за музыкальное чудо такое с почти «абракадабровым» (вообще-то есть такая водоросль) названием, произносимым в английской транскрипции как «Спайро Джайра», а в обиходе иногда упрощаемым до «спирогира»?

Spyro Gyra играет лёгкий джаз. Очень лёгкий. Настолько лёгкий, что рафинированные джазовые сторонники «пуризма» (т.е. «чистоты и чёткости» джазовых рядов), которых я бы с большим удовольствием окрестил не «пуристами», а «ортодоксами», с завидной регулярностью возвращаются к утверждениям, что так джаз играть нельзя, это несерьёзно и не понастоящему. А ещё им часто не нравится вопиющая эклектичность спирогировской музыки, лишающая критика даже малейшего шанса соотнести её с каким-нибудь понятным и вписанным в установленные рамки джазовым стилем.

Ну, в самом деле, возьмите Гленна Миллера или Бенни Гудмена, смешайте их с Weather Report и Чиком Кориа, добавьте регги с элементами невзыскательного а-ля-карибского латинас, подыщите подходящие гитарные пассажи Пако де Лусии, заправьте до банальности попсовым мелодизмом, а для пущей убедительности подкрепите все- ми приходящими на память джазовыми виртуоза- ми уровня Чарли Паркера, Майлса Дейвиса или Билли Эванса и ещё неисчислимого множества других, на худой конец – очень коммерческого Дэвида Сэн- борна…

Что за коктейль получится?  Spyro Gyra сорокалетней выдержки?

Никакому джазовому пуристу такое не выдержать! В лучшем случае приходится отделываться многозначной формулировкой «фьюжн», то бишь «сплав», но уж очень много всего сплавляю- щий, причём в довольно легковесной, почти «алюминиевой» форме. Официально считается, что главным вдохновителем спирогировской манеры «джаз-эклектик без заумных перегрузок», столь благосклонно принятой «нестрогой публикой», является общепризнанный лидер группы саксофонист Джей Бекенстин, но он сам настаивает на некой совместно выработанной концеп- ции. Уж точно следует вспомнить о клавишнике Томе Шумане, бессменно играющем в составе команды с самого её основания. Тем не менее, за вопросами и ответами уместно обратиться именно к Бекенстину, что мы и сделали, поговорив с ним о группе в целом и предстоящих концертах в Таллинне – эксклюзивно для публикации в «Драйве».

Не вдаваясь в исторические коллизии – о них сейчас несложно узнать, заглянув в любой интернет-справочник, остановимся, пожалуй, на субъективных оценках: сорок лет – это немало! Изменилось ли творческое кредо ансамбля за минувшие многие годы?

Во многом оно осталось неизменным. Четверо из пяти музыкантов нашей группы играют вместе уже более тридцати лет. Если же говорить о каких-либо изменениях в стиле, то, прежде всего, сложно зафиксировать сам стиль, поскольку мы склонны играть в разных его вариациях. Так или иначе, на протяжении последних трёх десятков лет мы держим свои глаза и уши открытыми. Различные инновации, как стилистические, так и технические, мы вводили в нашу музыку, и она эволюционировала, это так. Но речи нет об изменениях стиля. Нам нравится играть много всякого. Можем исполнять музыку, которая звучит как джаз из 1930-х или как рок 1960- х. Или джаз 70-х. Латинские мотивы. Аранжировки из классики.

Не сложно ли быть такими многоликими? Не разочаровывает ли это публику, ведь она зачатую ожидает чего-то конкретного?

Да, бывало нелегко. Но нас приняли в число джаз-музыкантов, играющих лёгкую музыку. Зато трудности возникли у тех, кто о джазовой музыке пишет. Они стараются найти чёткие прямолинейные направления, что не работает в отношении нас. Мы слишком часто перескакиваем с одного на другое, чтобы в итоге можно было бы однозначно сказать, с чем именно музыка Spyro Gyra связана и откуда родом… А родом она из времён нашей молодости: 1950-ые, 60-ые, 70-ые. Тогда музыка выглядела намного более свободной, если иметь в виду формат. Не знаю, конечно, как в странах Балтии, но здесь, в США, в те времена, включив радио, можно было услышать, как в эфире рядом, подряд звучали Джими Хендрикс и Майлс Дейвис. Это то, к чему я в детстве привык. Тогда такое казалось очевидным, и мне не хотелось сдерживать себя одним стилем, мне не хотелось становиться ни джазовым музыкантом, ни эстрадным исполнителем. Скорее уж я жаждал стать неким музыкантом мира.

Ваша музыка, за очень небольшим исключением, всегда была чисто инструментальной, но что именно вы хотели выделить: красоту мелодий, содержательность?

Ох, непростой вопрос… Причина, почему я люблю инструментальную музыку – она, инструментальная музыка, очень неконкретна. Слушатель получает возможность привнести в неё всё, что ему хочется, самому усмотреть желаемый «музыкальный рассказ». Когда звучат слова, содержание однозначно определено. Слова «говорят», о чем эта музыка… Вот здесь речь идёт о неудачной любви, а здесь - о житейской драме и т.д. Для нас же, по крайней мере, для меня она не связана с обычной реальностью. Красота инструментальной музыки выводит за пределы слов, за пределы обыденного мышления и даже привычного мира, в которым люди живут. Она позволяет коснуться того, что невозможно описать словами. С моей точки зрения, это намного выше, чем просто рассказывать в тексте об условиях человеческого бытия… Ну и ещё, в основе идеи лежало то, что мы просто не умели петь – мы всё-таки инструменталисты, а не певцы…

И вас не увлекали всякие социальные идеи, которые в те годы имели столь широкую популярность? Неужто не вдохновляло модное тогда веяние изменить мир?

Прежде всего, когда нет слов, не остаётся места для политики. НО! Если вы поглядите, как сложился состав моей группы: я – еврей, ударник (Ли Пирсон) – чернокожий с Карибских островов, басист (Скотт Амбуш) – афроамериканец из США, гитарист (Хулио Фернандес) – родом с Кубы, а клавишник (Том Шуман) - ирландец. Я полагаю, уже само представление ансамбля отражает то, что мне бы хотелось отразить, показать в этом мире. То есть музыка превосходит все этнические, религиозные и прочие институты, она занимает такое место, где сходятся люди из самых разных сфер… Я могу поехать в Индию, например, сесть с музыкантами, и мы найдём много общего, несмотря на разные языки, культуры. Мы вместе обретаем единство в музыке, нечто, универсальное для всех.

И такое стремление к взаимо пониманию – оно типично для Америки? Или за ним скрывается Ваш личный опыт, несколько лет в детстве, проведённые в Германии?

– О, Германия! Знаете, что она дала мне? Я приобщился там к классической музыке. Когда я жил в Германии в 1960-х, именно классика доминировала в моей среде… Но мои взгляды всё-таки чисто американские, я вырос в Америке, в типичном полиэтническом окружении, той смеси людей, которая делает Америку Америкой. Я вырос с представлениями об африканской музыке, привнесённой в США чернокожими – замечательное музыкальное наследие, которое я очень ценю и люблю. Так что наша музыка – американское явление. Хотя, если говорить о нынешних днях, мир стал таким маленьким, мы все стали жить совсем близко, рядом друг с другом.

 

Значит ли это, что и зритель теперь один и тот же? Или всё- таки европейский слушатель ваших концертов отличается от американского?Я не беру Индию или Китай, а традиционно более близкие культуры.

На мой взгляд, европейская ауди тория в течение долгого времени выглядела более приобщённой. Исторически американское радио стало коммерчески ориентированным раньше европейского. В наши дни уже не так, но ещё в недавнем прошлом европейское радио с заметным постоянством предлагало качественную музыку, как тот же джаз, например. Или классику. Блюз. И всё такое. В то время, как американские радиостанции полностью переключились на поп-формат. Поэтому Европа обладала преимуществом в виде дополнительного поколения музыкально образованных людей. И это помогло европейцам сохранить больший «проджазовый» интерес, чем в Америке. И ещё Европа несколько медленнее меняется по сравнению с США. Американцы всё время ищут нечто новенькое, им нужны новшества. Никто из детей не намерен слушать музыку своих родителей. По моим наблюдениям, в Европе нечто подобное даёт о себе знать всё ещё в меньших масштабах. Хотя, конечно, сейчас Европа во многом начинает походить на Америку. Но и теперь наша американская аудитория взрослее европейской. В Европе у нас на концертах гораздо больше сравнительно молодых людей.

И на предстоящих концертах в Таллинне вы сыграете новое, старое? Прозвучит ли ваш самый известный хит «Утренний танец» (Morning Dance), написанный в 1979 году?

Ну, мы просто обязаны сыграть Morning Dance. В целом же, программа выглядит смешанной, сборной из разных лет, отнюдь не только старые хиты. Мы не та группа, которая постоянно оглядывается назад. И сейчас мы готовим новый альбом, который нас очень вдохновляет. Но не хотим разочаровывать аудиторию, поэтому включаем некоторые произведения наиболее известных периодов нашей истории. В общем, в отведённое нам время мы постараемся показать всё лучшее, в том числе и то, над чем работаем сейчас.

 

Autor: Николай Мейнерт