Ольга Темникова: искусство должно быть ликвидным

Интервью с Ольгой Темниковой вышло на Äripäeva raadio в передаче «Деловые люди» и опубликовано в сокращённом переводе с эстонского языка.

Сколько стоит - это очень широкое понятие. Произведение может стоить от нескольких тысяч до нескольких миллио­нов. И мне кажется, те вещи, которые стоят миллионы, не выглядят странно. Час­то это довольно понятные вещи. Или есть какие-то примеры?

Всё это в каком-то смысле везение, происходит много совпадений. Например, Питер Дойг (британский художник, чья картина «Белое каноэ» была продана на аукционе Sotheby’s за 11,2 млн. долларов, рекордную на тот момент цену для живущего европейского художника – ред.). В какой-то момент он был никем. Ну да, он был представлен в нормальной галерее, но у него не было каких-то супер-результатов. И просто в один день в одном помещении оказались два человека, которые хотели одну и ту же картину. И цена просто взлетела. И сразу пос­ле этого каким-то образом галерея «Тейт Модерн» предложила ему ретроспективу. Хотя он довольно молод, чтобы там быть.

Конечно, ты можешь хайповать. Например, если знаешь, что в зале находится один человек, которых хочет купить это произведение, можно просто притвориться, что ты - второй.

Но дело в том, что если ты - тот второй человек, и кто-то предлагает за произведение 7 миллионов, а ты - 7 с половиной, у тебя должны быть эти деньги. На случай, если тот второй не готов платить.

Разумеется, результаты аукционов можно синтезировать. Но всё-таки это должно быть хорошее искусство.

Те, кто стоит очень много - они и могли бы стоить подешевле. Например, Рихтер (Герхард Рихтер – один из наиболее значимых современных художников Германии, картины которого неоднократно ставили рекорды на аукционах – ред.). Ему эти деньги больше не нужны! (смеётся) А тех, кто недооценен, я не назову, потому что думаю, что скоро они поднимутся в цене.

Думаю, на данный момент недооценены эстонские художники. Это часть нашего успеха и часть нашей проблемы - чтобы устоять на ногах на международном рынке, ты должен продавать за большие деньги. Но поскольку цены пока не зафиксированы на достаточно высоком уровне... Ну, конечно, для Эстонии у нас очень высокие цены. Высокие! Ничего не поделаешь! (смеётся) Но на международном уровне у нас такие цены, что...

Цены моих художников по сравнению с ценами других эстонских художников действительно более высокие, но это связано с тем, что мы просто инвес­тируем в них больше. И их цена обеспечена. То есть, если ты купишь у меня картину Кайдо Оле и потом захочешь её продать, то я выкуплю её у тебя обратно. В течение пяти лет я, возможно, не куплю её по более высокой цене, но куплю по той же. Мы обеспечиваем определённую ликвидность. И через некоторое время мы можем пересмотреть цену. Цена поднялась - значит, мы купим за большую сумму.

В Эстонии много художников, которые сами себя представляют. Человек может прийти к ним, выпить шампанского, купить картину, но потом через два года его осведомлённость в искусстве повышается, и он понимает, что купил что-то совсем не то, да и шампанского в крови больше нет. И потом мне звонят и говорят - я хочу продать эту картину! Я говорю - к сожалению или к счастью, это не моя проблема. Потому что каждый раз, когда вы покупаете искусство и цена «кусается», то узнайте у продавца, как вы можете при желании это ликвидировать. Потому что искусство должно быть ликвидным.

Это неправильно поставленный воп­рос, потому что я продаю и представляю именно тех художников, в которых я верю, и фанаткой которых являюсь. Нет такого, что я продаю бог весть что, а на самом деле у меня в спальне висит какой-то другой художник.

Искусство, которое мне нравится, должно быть новым - как визуально, так и по содержанию. Оно должно быть злободневным, но я не хочу комиксов про Трампа и Путина. Художник может говорить на злободневную тему, но это может быть очень личным.

Оно должно быть настоящим. Элемент «настоящести» очень тяжело вложить. Для этого и нужен дар.

Цена не определяется тем, насколько тебе нравится произведение искусства (смеётся). К сожалению, это не так. Мне нравится - тебе не нравится. У людей всегда возникает ощущение, что цены берутся «с потолка», что я просто спросила, сколько часов он это рисовал, и потом высчитала. Или по цене за квадратный метр. Хотя в каком-то смысле параметр «за квадратный метр» существует. У многих художников есть это соотношение, и мы просто считаем по определённому индексу. Так значительно проще.

У нас есть художники, которых мы «делим» с другими галереями. Появляется новое произведение. Мы созваниваемся и обсуждаем: ну, как ты думаешь, какой может быть цена? И, как правило, мы сходимся на одинаковой цифре. Может быть, 500 евро туда-сюда.

Нет, нет. Просто каждый художник - это что? Это его CV, то есть биография. Не его длина. Не количество музеев, которое там указано. Но это должны быть правильные музеи. Оно (CV – ред.) может быть коротким. Но качественным.

Главное - ты должен выстроить свой имидж как «игрока» в этой сфере. Ты должен быть на виду, чтобы люди знали, что если они едут в Северную Европу, то там есть то-то и то-то. Если я еду в Финляндию, то я могу сесть на паром и посмот­реть, что там у Темниковой.

Ты просто должен знать людей, и люди должны знать тебя. Ты используешь свою власть, то, на какие сферы ты влияешь. Например, я вхожу в экспертный комитет единственной и очень хорошей ярмарки современного искусства в Москве. То есть сфера моей экспертности – знание российского рынка, у меня есть там знакомства, и я могу интегрировать туда людей.

Разумеется, мы устраиваем выставки, но мы их никому не навязываем, и всё это не выглядит как «Ооо, у нас есть крутые помещения в центре Парижа, давайте сделаем выставку!». Это должна быть институция с соответствующей репутацией. И, как правило, я стараюсь создать ситуацию, когда ко мне приходят сами, а не я прихожу в центр Помпиду с папкой и словами «у меня тут есть один хороший художник, давайте устроим ему персональную выставку».

Местный рынок ещё маленький, и государство всё время поддерживало нас в международных проектах. Играть на одном поле с галеристами из Швейцарии, Германии или США, где рынок очень силён, невозможно.

Но дело в том, что мы настолько хорошо выстроили свою стратегию, что можем быть там, где они. Ни одна другая галерея в Прибалтике не может. Ни одна другая галерея из России пока что не может. Мы действительно очень правильно всё сделали. И мне очень приятно, что, например, Министерство культуры, наше государство, видит, что мы всё делали правильно, поддерживает нас и понимает, что нам трудно.

В финансах.

Это, скорее, не проблемы, а повод для радости. По всему миру проходит очень много художественных ярмарок, примерно 300-400. И у каждой из них разный статус. Нигде не написано, что Art Basel - ярмарка категории ААА, а VOLTA New York - категории ВВВ. Не так. Но все знают, что вот эта ярмарка - очень крутая, вот эта - полукрутая, а эта - непонятно что. И мы всегда ездим на топовые ярмарки. Для этого ты должен быть частью «мафии». Люди должны тебя знать, ты должен им давать то, что они хотят. То есть властные отношения.

В мире есть люди, которые способны оплатить участие. Но участвовать они не могут. Потому что у тебя должен быть контент. У тебя в галерее должна быть хорошая программа, ты не должен представлять странных художников, ты не должен принадлежать аукционному дому, потому что это конфликт интересов, ты должен быть именно галереей, которая представляет художника, заботится о нём.

И тут тебе говорят: окей, мы заинтересованы, этот художник сейчас кажется интересным. Например, в этом году мы едем на Art Basel - самую престижную ярмарку мира.

Нужно быть спортсменом, чтобы этим наслаждаться. Потому что конкуренция огромна. Просто безумна. Единственный плюс в том, что мы в Эстонии. Аренда тут низкая. Если бы я была в Лондоне, я думаю, я бы уже умерла.

Хороший вопрос. Наша галерея выросла, у нас три работника, а также Индрек как партнёр (глава PRFoods Индрек Касела - муж и партнёр Ольги Темниковой - ред.), по сравнению с другими значимыми маленькими галереями по всему миру, это нормально. Все деньги мы снова инвестировали.

И естественно стоимость наших художников выросла – я поступила умно, что купила их в правильный момент. До сих пор я ничего особенно не изымала из этого бизнеса. В этом году нам исполнится 9 лет, и всё это время мы постоянно реинвестировали.

У меня только один талант, я - галерист (смеётся).

Это такой феминистический вопрос (смеётся). Сколько успеха мужчины зависит от поддержки женщины.

Нет, нет, на самом деле Индрек очень самостоятельный. Ему редко нужна моя помощь. Но у нас общий ребёнок, и всё-таки, к сожалению или к счастью, ребёнок выбирает общество мамы, хотя у них очень хорошая связь. Так что в этом проекте от меня большая помощь.

Мы скоро выйдем с новым проектом, где, возможно, я буду больше на виду.

И с тем, и с другим. Ну, конечно, Индрек спрашивает моего совета. У нас похожий взгляд на жизнь, и мы много советуемся между собой.

Честно говоря, это, скорее, сильная сторона Индрека. Это он умеет. Моя жизнь рядом с ребёнком, довольно интенсивная, скажем так. Скорее, для меня примером являются другие люди, которые в самый напряжённый момент могут взять паузу. А я пока только учусь.